Glee фик

[упоротый ублюдок Бартон]

Тащем-то, уже довольно старый новый фанфик. Первый в дневнике, но только потому, что писался на фест, и я, как только-только потерявшая невинность в этом деле, совершенно не знаю что дальше. Небечен, так что я подозреваю - да хрен там, точно знаю - что ошибок и недочётов, в основном мелких, дохуя и чуточку больше.
И да. Он по Гли.

Автор: Major Major Major
Фандом: Glee
Пейринг: Дейв/Курт
Жанр: драма etc.
Рейтинг: R
Предупреждения: даже не знаю. Слюни, сопли, слёзы, использование "котлетки", которая на самом деле не котлетка, а какая-то труднопереводимая идиома, полное игнорирование Э в имени "Дэйв" (ну не возбуждает меня эта буква), совсем выцветший в процессе кинк. Да-да, кинк. Нет, серьёзно.
Заявка "Дэйв/Курт, 10 лет спустя случайная встреча. Дэйв - фотограф в каком-либо издании, Курт -звезда, у которой берут интервью. Ссора переходящая в секс, после чего Дэйв возвращается домой к своему постоянному партнеру. Без угрызений совести, просто с осознанием завершенного гештальта."
А вообще... ну, я же не залезу в голову заказчику, чтобы понять чего он там хотел, так что что вышло, то вышло.

-Добрый день, мистер Хаммел, рада вас видеть.
Курт кивает и улыбается в ответ. Улыбка только на губах, а в глазах, скрытых очками, раздражение и злоба. На самом деле, когда он в последний раз снимал очки вне дома? Месяц назад? Год? Полгода?
«Это станет твоей визитной карточкой, Курт»- и ловкий щепок за зад. Курт, вешая пальто на крючок на стене, с равнодушной тоской обдумывает, что было бы, не ответь он тогда на этот пошлый и откровенно мерзкий знак внимания кокетливым смешком и прилизыванием волос.
Лучше синица в руках, чем журавль в небе, в очередной раз решает он и застывает, тупо глядя на два ряда больших коричневых пуговиц.
Пауза затягивается. Секретарша с явной неловкостью спрашивает:
-Может, вам подать кофе?
Курт тянется рукой к очкам, чтобы снять их, потому что в приёмной слишком темно, но замечает восторг в глаза секретарши и то, как она чуть приподнимается на стуле, и поэтому просто прилизывает чёлку, расплывшись ещё в одной идиотской улыбке. Девушка с чувством выдыхает, едва ли не падая в обморок, и Курт торопливо отвечает, отворачиваясь к своему пальто:
-Нет, спасибо. Я бы хотел преступить к интервью как можно быстрее.
-Они уже ждут вас,- с вульгарным жарким придыханием отвечает секретарша, расставляя ноги с характерным стуком каблуков, и ниже съезжая под стол. Курт думает, что так говорят женщины, получившие оргазм. По крайней мере, его продюсер, после того, как поцарапала его своим маникюром сквозь тонкие брюки, и Курт её трахнул (или она трахнула его?) на том отвратительном банальном кожаном диване с перетяжками, попрощалась с ним именно таким голосом, назвав его «оленёнком». Первый и единственный гетеросексуальный опыт, устало вздыхает Курт, открывая белую дверь и проходя в длинный коридор. Он давно уже научился думать об этом, как о своеобразном способе подписать контракт, чтобы не испытывать тошноты при неосторожном воспоминании.
Если подумать, она сделала меня асексуалом.
Курт толкает ещё одну дверь. Новая студия этого «глянцевого фрика», как он привык их называть для себя, – полупустая, огромных размеров, белая комната. В дальнем углу, рядом с окном, натянута непрозрачная плёнка, как на стройках. Из-под неё выглядывают железные профили. Курт тянет носом: в воздухе строительная пыль и лёгкий запах краски.
Ближе к входу в комнату стоит стеклянный журнальный столик и две табуретки из нехитро скрученных железных прутов, покрашенные масляной чёрной краской. Глянцевый фрик стоит к Курту спиной у противоположной стены, подтыкая пальцем картину в рамке то в одну сторону, то в другую. Он довольно крупный, с широкими плечами и слишком широкими для такой фигуры бёдрами. На нём синяя рубашка, джинсы и ботинки – очень нетипично для людей подобного сорта, подмечает Курт и прикрывает за собой дверь. Замок щёлкает, и через мгновение парень у стены оборачивается одновременно с тем, как отодвигается плёнка в углу, и в комнату заглядывает другой человек – в полосатых бордово-белых шортах, бежевой рубашке навыпуск с коричневым пиджаком сверху; на ногах – вьетнамки. Он улыбается и машет рукой с зажатой в пальцах сигаретой:
-Привет, мистер Хаммел.
Курт разочарованно качает головой, бессмысленно улыбаясь в ответ. Парень однозначно гей, причём из тех, кого природа не наградила чувством стиля. На голове – обесцвеченный кок, лоснящийся от геля. Это кошмар, решает Курт, это просто ужас. Ещё один педик. Неужели нельзя выбрать какого-нибудь строго гетеросексуального старого жлоба в
клетчатой рубашке и джинсах, с обыкновенной стрижкой и полным презрения взглядом? С каких пор мир сдвинулся на педиках? Когда он, Курт, пропустил этот момент?
Интервьюер снова ныряет под плёнку, а Курт, всё ещё качая головой, поворачивается ко второму молодому человеку и замирает, теряя способность дышать.
Перед ним – Дейв Карофски, практически не изменившийся. Тот же подбородок, тот же нос, глаза те же. Разве что чуть вытянулся, и не похож больше на «котлетку». Ну и ляпнул же он тогда в раздевалке. Когда это было? Лет сто назад, не меньше.
В другой жизни.
-Хаммел?- Челюсти Карофски сжимаются, на лице появляется уже позабытая гримаса отвращения, но в голосе всё равно слышно удивления из разряда «Сколько лет!? Так рад видеть тебя!». Курт тоже рад его видеть, хотя его колени немного подгибаются и начинают подрагивать. Дейв и в школе не отличался устойчивой психикой, кто знает, какой он стал сейчас?
-Как дела, Карофски?- подчёркнуто деловито спрашивает Курт, маскируя невольное кокетство под игру на публику. Он говорит чуть громче обычного, чуть выразительнее, широко раскрывая рот и вытягивая губы после каждого гласного звука. Парень за занавеской тут же выпрыгивает в комнату, глупо улыбаясь, и становится между ними, уставившись на Курта:
-Вы знакомы?
Карофски пристально смотрит на Курта, тот чувствует, что краснеет. Когда он последний раз краснел? Наверное, тогда же, когда чувствовал себя более-менее живым и испытывал сексуальное возбуждение.
-Мы с Дейвом,- Курт будто бы со стороны видит, как сам же бочком поворачивается к парнишке, сладко улыбаясь своей щенячьей улыбкой,- учились в одной школе.
-До вашего перевода в Далтон и присоединения к «Варблерс»?- проглатывая окончания слов, уточняет набриолиненный педик, отвечая при этом на пластмассовый флирт Курта томной дрожью ресниц и облизыванием губ.
-Да, мы вместе учились в Мак-Кинли,- говорит Дейв. У него на шее вздута вена, и ноздри раздуваются, но он уже не выглядит злым или раздражённым. Его голос сух, а холодные глаза подёрнулись какой-то странной плёнкой.
-Значит, вы были свидетелем неоднократных сцен проявления гомофобии по отношению к мистеру Хаммелу?- обращаясь к Карофски, педик меняется в лице. Он будто бы разговаривает с куском собачьих испражнений.- Может, вы и есть тот подонок (о, с каким красноречивым нажимом он произносит это слово!), который отравил мистеру Хаммелу жизнь?
Конечно, парень имеет в виду совсем иное, только тот школьный промежуток времени, но Курт соглашается с его формулировкой: именно поведение Карофски, вынудившее Хаммела уйти в Далтон, стало точкой начала его «отравленной жизни». Отравленной славой, вниманием, и невыносимым чувством ненависти к самому себе за то, что вовремя не прекратил всё это.
Дейв едва заметно смущается. Курт находится быстрее него:
-Нет, мы с Дейвом были приятелями.
Педик поворачивается к нему, на глупом лице – изумление:
-Вы и этот…- он боязливо косится на Дейва и делает как бы эротичный шаг в сторону Курта,- тип? Приятели?
-Школа,- равнодушно вздыхает Хаммел, складывая руки на груди.- Мы не могли бы приступить? Я хочу побыстрее освободиться.
-Конечно-конечно,- педик расплывается в улыбке.- Может, кофе? Посидим, поговорим…
-А может, вы зададите мне Самый Главный Вопрос, а я дам вам Самый Главный Ответ, а потом вы сфотографируете меня, и я пойду?
-Но…
-Вы напишите свою статью, с моим участием или без, я и так это знаю,- Курт уже раздражён.- Так что давайте не будем тянуть.
-Хорошо,- парень достаёт из заднего кармана шорт блокнотик.- Работаете ли вы сейчас над каким-нибудь проектом?
-Нет,- коротко отвечает Курт.
-Проблемы с лейблом?
-Нет, просто я пока не готов.
-Можете ли вы сказать, когда будете?
-Готов?
-Да.
-Я не знаю. Это всё?
-Да,- педик захлопывает блокнот и машет им Дейву, который так и не сдвинулся с места.- Сними мистера Хаммела. Потом можешь быть свободен. Фото жду завтра утром.- Он, покачивая бёдрами, подходит к двери; выпятив зад, налегает на ручку, и, прежде чем выйти, недвусмысленно подмигивает Курту накрашенным глазом.
-Могу я быть честным?- кричит ему вдогонку Курт. Парень застывает в проходе.- Ты самый настоящий педик.
-Как и ты,- отвечает тот, ничуть не смутившись.
-Нет,- Курт чувствует, как злоба вперемешку с отвращением застилают глаза.- Я – гей. А ты – педик. И до тех пор, пока такие как ты существуют, я останусь самым ярым гомофобом.
Высокомерно хмыкнув, журналист хлопает дверью. Курту не по себе от того, что остался он наедине с Карофски, да ещё и в такой холодной, совсем не выглядящей безопасной, комнате. Он стоит к Дейву спиной, прислушивается. Если тот сейчас прокрадётся к лежащим на полу профилям, услышит ли Курт его шаги? Успеет ли увернуться от удара? Может, лучше уйти? Потребовать другого фотографа и отсидеться пока в приёмной, потрепаться с секретаршей, может даже довести её до помешательства парой-тройкой пошлых шуток?
Курт чувствует, как течёт пот по шее, как прилипает к спине сорочка под шерстяным пиджаком, а потом, не давая самому себе опомниться, поворачивается к Дейву и срывает очки – первый раз за последние пять лет он делает это вне дома.
Кому-то шляпа, чтобы не заметили проплешин, кому-то – шарфики, чтобы скрыть следы операции, а кто-то постоянно носит очки, чтобы не смотреть людям в глаза,
Дейв холодно смотрит мимо него. Кулаки сжаты. Венка пульсирует.
Курт не знает, куда себя деть. Без очков он как голый, да ещё и стоит в таком виде перед человеком, который знает его прежнего. Наконец, решившись, он снова спрашивает:
-Как дела, Дейв? Как твоя…- он делает паузу, больше боязливую, чем театральную,- гомосексуальность?
Взгляд Дейва моментально впивается в него. Курт от ужаса не может пошевелиться, но, в то же время, едва сдерживает улыбку: как давно он не видел таких искренних эмоций.
-Я женат и счастлив в браке,- цедит Карофски, кажется, постепенно увеличиваясь в размерах и грозясь раздавить Курта своими ботинками.
Они снова молчат. Курта слегка потряхивает, но свободный покрой пиджака и брюк не выдаёт его дрожь.
Потом Карофски вдруг говорит:
-Ты всё-таки педик, Хаммел. Ряженный жеманный гомосек.
-Я гей, Дейв,- Курт горделиво задирает нос.- Из тех, что просто живут своей жизнью, не принадлежат ни к каким организациям и группам, не выступают на этих глупых парадах,- он говорит это, вероятно, слишком уверенно, и это немного выдаёт его неуверенность в собственных словах, накрепко заученных дома,- не строят глазки всем подряд и не носят на себе все цвета радуги.
Дейв качает головой, продолжая сверлить Курта взглядом:
-Нет-нет-нет, Хаммел, ты очень ошибаешься. Ты педик, ряженный, напомаженный и строящий глазки всем подряд, и ты сам стоишь во главе всех организаций и групп. Это глядя на тебя, и на таких как ты, геи становятся пидорасами, цепляют на себя бусы и шарфы, отклячивают зад и постоянно поправляют причёску.
Курт хочет возразить, сказать, наконец, вслух, что он изменился и он больше не та дива, какой был добрых десять лет. А если подумать – то и всю жизнь. Но Дейв выставляет ладонь перед его лицом и продолжает:
-И всем насрать, Хаммел, что ты снял с себя майки в сетку и обтягивающие брюки, и влез в строгий костюм. Всем плевать, что у тебя другая причёска, что ты больше не подводишь глаза и не клеишь всех встречных, если поблизости есть камеры. Как говорит,- он запинается, но потом быстро проговаривает:- моя жена, даже если бы Иисус пошёл по бабам, он бы остался мессией. Это всё не то, Курт. Не то, и поздно.
Курт немного обалдевшим голосом спрашивает:
-А тебе какое до этого дело, Карофски? Не нравится – не смотри. Тебя это не касается.
-Ещё как касается,- возражает Дейв и снова замолкает, но, быстро спохватившись, чуть отвернувшись, продолжает:- Как и любого в этой стране. В этом мире. Такие как ты порождают ненависть, и всем стоит только усмотреть намёк на то, что перед ними… гомосек, чтобы унизить его и покалечить. И я таким был. Но я опомнился, когда подумал о своём ребёнке. Если он будет геем, из-за тебя он будет страдать.
-Я тоже страдал,- срывающимся голосом говорит Курт, даже не обращая внимания на то, как странно говорит Дейв.- И тоже потому, что царили стереотипы. Почему бы и меня не пожалеть?
-Вы не меняетесь, Хаммел,- Дейв подходит к кофру, стоящему около натянутой плёнки.- Если бы ты был другим, как тот парень, который снимался во «Властелине колец», или как тот, что играл в «Тихом Доне», я бы зауважал тебя. Я бы сказал… своей жене, что знал тебя и горжусь этим. Но вместо этого…- он наклоняется, и Курт с благоговейным ужасом понимает, что один только факт, что он смотрит на зад Карофски, что он мгновение назад повернул голову, чтобы взглянуть на обтянутые джинсами ягодицы, заставляет его член напрячься, а тело легонько вздрогнуть, как от резкого несильного удара током. От того, насколько это чувство непривычно после столь длинного промежутка времени, когда его потенция, кажется, впала в летаргический сон, он не может даже смутиться. Дейв выпрямляется, так и не достав фотоаппарат, продолжая говорить:- Но вместо этого я переключаю канал, когда ты там поёшь какую-нибудь незамысловатую херню. Мне противно смотреть на твою пидорскую рожу, противно, что я тогда тебя поцеловал. Противно даже знать, что был знаком с тобой.
Ты слабак, Хаммел. Ты выбрал самый лёгкий путь: продал то единственное, что делало тебя тобой. И этим испоганил жизнь миллионам людей.
Курт швыряет очки на пол и в два прыжка оказывается около Дейва:
-Это твоя вина, Карофски!- Стоящий член придаёт ему поразительную уверенность. Он вытягивает палец, тыча им в лицо Дейва, и испытывает оргазмоподобное чувство дежа-вю, когда тот начинает морщиться.- Если бы не ты и твои выходки, я бы не перевёлся! Не выиграл бы у своих же ребят соревнования! Не стал бы «золотым мальчиком» - каким по счёту?-, не начал бы спекулировать на собственной ориентации! Если бы не ты,- Курт схватил Карофски за плечи,- я бы раньше додумался, что скандальность и эпатаж ничего не стоят; раньше бы перестал быть «педиком», и не угробил бы всех этих людей, о которых ты тут твердишь! Думаешь, мне легко?!- он толкает Дейва, вернее, отталкивается от него, но тот теряет равновесие и падает, цепляясь рукой за плёнку и срывая её. За ней, как и предполагал Курт, не до конца отремонтированная часть комнаты: только-только установленное окно с ещё не обрезанной монтажной пеной, некрашеные стены и кучи строительного мусора на полу. Дейв быстро переворачивается на бок, но встаёт только на колени и выпрямляется, оказываясь лицом прямо напротив оттопыренных ниже ремня брюк Курта, и едва слышно выдыхает:
-Хаммел…
Курт по-настоящему смущён и напуган. Он ждет, что же будет делать Дейв, и прикидывает, сможет ли он отбиться от этого бугая, если тот решит наброситься с кулаками. Но Дейв только садится на пятки, тупо глядя на Курта снизу вверх, и молчит.
-Я готовил эту маленькую речь к встрече выпускников,- Курт присаживается рядом на корточки, устало прикрывая глаза,- чтобы извиниться перед ребятами, но ты – виновник всего – сейчас здесь, передо мной, и я скажу это прямо тут: я бы многое отдал, чтобы вернуться назад и начать всё сначала.
Дейв смотрит на него, не мигая, потом тихо говорит:
-Я хотел тебя так сильно, что не смог справиться с этим.
-Ну, ты был молодой и неопытный…
-Хаммел,- Дейв снова бледнеет от злости.- Не вынуждай меня…
-У меня стойкое ощущение, что такое уже происходило раньше,- громко оповещает пустоту Курт.
-Может, я правда виноват. Но и ты, Хаммел, виноват не меньше.
-Это гложет тебя?- Курт давно уже не чувствует своё тело и наблюдает за всем будто через какой-то круглый иллюминатор.
-Только то, что я так и не получил желаемого,- Дейв теперь спокойно смотрит ему прямо в глаза.- У меня тоже всё идёт не очень гладко с того времени.
Курт очень не хочет, чтобы его интерпретация намёка в этом взгляде оказалась неправильной, но судя по тому, как Дейв выпрямляется и тянет к нему руки, он всё понял верно.
-Неужели ты думаешь, что если мы трахнемся, то что-то изменится?- Курт закатывает глаза.- Какая наивность.
-Это нависает надо мной десять лет,- Дейв сжимает руками его шею, пальцы – под подбородком, больно утыкаются в челюсть.- И я не хочу упустить шанс.
-А как же твоя жена?- Курт понимает, что звучит не как категоричное «Нет-нет-нет, мистер», а как, пусть и пассивный, но, всё же, призыв к действию.
-Это касается только меня,- Дейв тянет его на себя, потом ловко подминает и перекатывается, оказываясь сверху. Вокруг Курта поднимется белая пыль и крошечные опилки, щепки впиваются в лодыжки там, где задрались брюки. Дейв не собирается его целовать, просто утыкается лбом в грудь и задерживает дыхание. Курт думает, что он либо молится, либо у него сердечный приступ. Но Карофски, не поднимая головы, нащупывает ремень, пальцами ловко вытаскивает его из петли и быстро расстегивает. Потом отстраняется, и, пристально рассматривая собственную пряжку, возится с двумя её язычками. Курт пытается стянуть штаны, но Дейв останавливает его, схватив за руку. Потом сам, достаточно грубо, сгибает ноги Курта в коленях и стягивает брюки настолько, чтобы хватило добраться до анального отверстия. Потом снова возвращается к своим джинсам, расстёгивает пуговицу и ширинку и, даже не спуская джинсов, достаёт член. Курт смотрит на него равнодушно, даже немного сонно, и не реагирует даже когда Дейв, только отодвинув, но не сняв его плавки, медленно начинает двигаться. Карофски поворачивает Курта на бок, и тот вперивается невидящим взглядом в банку с краской. На ней – красные потёки, как его старые «Dr. Martens», или как… спортивная куртка Дейва. Она, правда, была с жёлтыми рукавами, но какая разница? И ещё в тот день, в той раздевалке, были красные шкафчики. И валялась красная футбольная форма. А ещё… на самом Курте были красные, в клеточку, штаны.
Это тот самый переломный момент, весь выкрашенный в красный цвет. Может быть, это не его и не Дейва вина? Может, это всё вина того идиота, который покрасил в красный цвет шкафчики, и того, который решил сшить спортивные куртки и красного материала, а ещё продавца, который выложил на самое видное место те брюки в шотландскую клетку.
Дейв делает своё дело бесшумно. Курт ничего особенного не испытывает: после нескольких недель в больнице ему показалось, что по ощущениям это очень похоже на клизму, которую делают неопытные медсестры, а ещё через пару лет активной сексуальной жизни пришёл к выводу что так оно и есть. Он даже при большом желании не смог бы вспомнить, когда последний раз получал оргазм во время полового акта. Или когда испытывал хоть что-то приятное от него. Чем больше он трахался, тем больше терял всякую чувствительность, и в один прекрасный день он понял, что лежит, уткнувшись лицом в стену, сзади с громкими стонами его кто-то ебёт, а ему плевать.
Курт, недолго думая, решает поделиться своим наблюдением о красном цвете. Дейв, продолжая ритмично двигаться, внимательно слушает его, и даже кивает в знак согласия. Курт снова замолкает, и в полной тишине, самостоятельно переворачивая худое тело, Дейв ставит Хаммела на колени. Брюки, спущенные только до середины бедёр и неудачно зажатые под коленом, больно врезаются в кожу, и Курт будничным голос спрашивает:
-Могу я снять штаны?
-Нет,- грубо отвечает Дейв и так же грубо снова вгоняет свой член в его зад. Курт машинально морщится и продолжает рассматривать маячащую перед глазами вверх-вниз истекающую кровью банку. Потом, дабы заполнить неприятную, липкую тишину, спрашивает:
-У тебя фетиш, Дейв?
Тот рычит в ответ и со всей силы толкается вперёд, и Курт охает, потому что это – по-настоящему больно. Услышав это, Дейв снова толкается с огромной силой. Курт охает уже громче и пытается повернуть голову так, чтобы посмотреть Карофски в лицо:
-Ты что творишь?
-Неужели я тебя расшевелил, принцесса?- ещё один ощутимый толчок, и теперь это даже неприятнее и унизительнее, чем клизма.
А Карофски продолжает делать это больно, так же мрачно и молчаливо.
Курт решает рискнуть:
-Нет, правда, Дейв, у тебя фетиш такой? Хочешь, чтобы я кончил в трусы?
Следующий толчок такой болезненный, что у Курта подгибаются руки, и он падает на пол, прямо в пыль и опилки. Отдуваясь от пыли, он сдавленно говорит что-то вроде «скажи что-нибудь, Дейв», и тот говорит. Отрывисто, иногда негромко постанывая, тот рассказывает что происходит: вот красные шкафчики, вот чьи-то щитки на лавке, вот полотенца и полки, а вот они, у шкафчиков, Дейв захлопывает дверцу своего, Курт тараторит ему что-то, срываясь на визг, но Карофски крепко хватает его голову, будто это дыня на рынке, и целует. Курт, который сейчас хнычет от неожиданной боли, отдуваясь от строительного мусора, и так хорошо помнит это, но Дейв продолжает: он все ещё целует Хаммела, три секунды длятся вечность. Но в этот раз Курт не отталкивает, когда он снова тянется к нему, а сжимается, и Дейв теряет всякий интерес к поцелую, он просто сгребает обалдевшего Курта в охапку и крепко держит, прижав к груди, несколько секунд. Потом резко отпускает и выбегает прочь из раздевалки, а Курт остаётся у шкафчиков, едва держась на ватных ногах, испытывая непонятное сосущее ощущение в животе и лёгкую тошноту.
Он избегает Карофски, а когда тот, наконец, застаёт его в мужском туалете, Курт готов поклясться, что перед ним не Дейв. Есть что-то в нём, в его взгляде, что-то едва живое, но яркое и заметное. Курт целует его, просто слегка касается губ, и глаза Дейва вспыхивают счастьем.
А потом занимаются сексом в машине Дейва. Сначала оба не знают, что друг с другом делать, но уже поздно идти назад – оба раздетые, и, пусть и сидят по разным сторонам заднего сиденья, прикрывшись, совершенно уверены, что хотят друг друга. Хотя Курт ещё не до конца уверен, что это не из жалости, и сообщает об этом Дейву, после чего тот дёргает его за лодыжки, и нависает сверху, когда Курт укладывается поудобнее.
-Ты надеваешь мне презерватив,- шепчет Дейв сзади,- и я держу твоё лицо в ладонях, пока трахаю. Ты кричишь, весь красный, с растрепавшимися волосами, совсем маленький и беззащитный, и я сгребаю тебя в объятия, и…
Курт последний раз громко охает и окончательно заваливается на пол, тяжело дыша, когда руки Дейва отпускают его бёдра. Ткань плавок влажная. Дотронувшись до брюк, он чувствует, что и они тоже. Перед глазами всё двоится, он никак не может понять, что перед ним – не до конца отремонтированная студия или лицо Дейва, тускло освещённое подсветкой в автомобиле.
Сзади едва слышно стонет Карофски. Курт находит в себе силы подтянуть штаны и перевернуться на спину, и, застёгивая ремень, интересуется:
-Ты же понимаешь, что в жизни так не бывает?
-Это просто подростковые мечты, Хаммел,- Дейв снова абсолютно спокоен. Около его колена на полу блестит пятно спермы, и он быстро стирает его валяющейся неподалёку ветошью.
Курт, наконец, восстанавливает дыхание и встаёт. Осматривает себя и, указывая на брюки, спрашивает:
-Пятен не видно?
-Нет.
-Отлично.- Курт улыбается сам себе. Потом серьёзнеет и говорит:- Я больше не хочу с тобой видеться, Дейв.
-Понимаю,- отзывается Карофски, ухмыляясь кончиками губ.- И это взаимно.
-А, да, у тебя же жена…
-Да.
Они смотрят друг на друга глазами тех подростков, которые занимались сексом в машине, теперь уже выросших. Один из них – малоизвестный фотограф, второй – популярный певец. Когда-то они встречались, и Курт победил вместе с «Новыми направлениями». Дейв был рядом, когда ему протянул руку известный продюсер, и он был счастлив видеть расплывшееся в улыбке лицо Курта, и все проблемы – в семье и в школе – больше не имели значения.
Они расстались, когда Курту понадобилось ехать в Нью-Йорк., но остались друзьями. через несколько лет Дейв и сам перебрался туда, и они стали устраивать пятничные посиделки в баре, когда Курт был в городе, которые быстро стали нерушимой традицией.
Теперь у Дейва жена, правда это или нет, и Курт, уважая своего друга и его тайны, понимает, что пора бы ему стать одним из тех друзей, с которыми просто отлично видеться всего раз в год и пару раз говорить по телефону. Он решает перебраться в Вашингтон, и просит своего агента подыскать ему там квартиру. Он приходит к своему приятелю на работу, в новую студию набирающего обороты издания; он – идол для ЛГБТ сообщества, тот, на кого ровняются многие гомосексуалисты – сдержанный и утончённый, весь светящийся гордостью, но не ослепительно, а со зрелым достоинством.
И вот, они жмут руки:
-Рад был повидаться, Дейв.
-И я, Курт. Всего хорошего.
-Пока.
Курта эта легенда вполне устраивает. Он отряхивается и идёт к выходу, по пути наступает на свои очки, растаптывает их настолько, чтобы собрать было невозможно, выходит в приёмную, не глядя на секретаршу, перекидывает пальто через руку и выходит в осеннюю прохладу. Дейв наблюдает в окно за тем, как Курт переходит через дорогу, пожимает кому-то руку, перекидывается с этим человеком парой слов, а потом машет рукой жёлтому такси, быстро запрыгивает в салон и уезжает в сторону Центрального парка.
Дейв ещё немного стоит у окна, потом запирает студию, одевается в приёмной и идёт домой. В подвале его дома – где теперь живёт ещё и Майки – есть маленькая комната, сплошь обклеенная фотографиями парней, которых Дейв просил позировать ему в особенном виде: с едва-едва приспущенными штанами. Они стоят в разных позах, с разными выражениями лиц, но самое главное - они все похожи на Курта Хаммела. Причёски, черты лица, одежда, иногда даже голоса.
Дейв начал фотографировать их ещё когда снимал для мелкого порножурнала. Майки отнёсся к его затее с пониманием, но тему старался не поднимать и в подвал не заходить. Их отношения были стабильными, но не более того, хотя Майки не раз намекал, что его смущает некоторая неопределённость; сегодня Дейв это исправит.
На кухне горит свет. Майки любит готовить. Наверняка, он снова варит луковый суп.
Дейв быстро поднимается по лестнице на второй этаж старого кирпичного дома на шесть квартир, отпирает дверь и тихо заходит внутрь. Действительно, луковый суп.
Майки – большой чёрный парень с пухлыми губами и карими глазами. Они познакомились на заправке почти год назад. Майки – актив, чему Дейв несказанно счастлив.
Он застаёт Майки на кухне.
-Привет-привет,- тот расплывается в улыбке и, пританцовывая, в смешном фартуке, выходит обнять. Дейв целует его и подталкивает в сторону маленькой, бедно обставленной гостиной.
-Ну, как фото-сессия?- Майки потирает ладони.
-Отлично,- автоматически отвечает Карофски, но потом собирается с мыслями и говорит:- Я решил избавиться от коллекции в подвале.
Майки очень удивлён:
-Что-то произошло?
-Да. Вроде как озарение.
-Ну что ж, отлично,- Майки тянется, чтобы похлопать его по плечу.- Это очень… важный шаг для тебя, как я понимаю.
Дейв кивает.
-И… это ещё не всё,- он лезет во внутренний карман куртки и достаёт маленький сиреневый футляр.
-Дейв, это кольцо?- Майки недоверчиво хмурится, но в глазах – восторг.
-Да,- Дейв неуклюже поддевает пальцами крышку.- Во время этого… озарения, я понял, что тянул слишком долго. Пора уже…
Майки осторожно говорит:
-Дейв, в штате Нью-Йорк однополые браки незаконны.
Карофски сползает с дивана на ковёр и встаёт на одно колено:
-Мой старый приятель пообещал мне подыскать работу в Бостоне, так что, если ты не против пожить в квартире с видом на Бостонскую бухту, я… официально прошу… твоей руки.
Вместо ответа тот бросается Дейву на шею. Они целуются, прерываются, чтобы выключить луковый суп, а потом перебираются в спальню.
Дейв знает, что не любит Майки достаточно сильно, но час назад он перевернул песочные часы, и будет ужасно глупо упустить такой шанс.
Мечты и фантазии остались в прошлом.
Там им самое место.

@темы: Glee, Слэш бессмысленный и беспощадный, фанфик